Плоды и просвещение: выставка натюрморта в Пушкинском полна открытий
70 произведений итальянского барокко демонстрируют подчас неожиданные грани жанра
0
Колоннада вдоль главной лестницы Пушкинского музея расцвела экзотическими цветами, а Мраморный зал наполнился фруктами и прочими дарами природы. Не настоящими, конечно, но изображенными на картинах итальянских мастеров эпохи барокко. Свой главный выставочный проект сезона ГМИИ посвятил натюрморту, и лучшего времени для такой темы, чем первые дни весны и преддверие 8 Марта, не придумать. Впрочем, привычные сюжеты здесь сочетаются с сюрпризами, а прицел на массовую популярность — с научными открытиями. «Известия» погрузились в мир красоты и изобилия.
Перевернуть голову
Длинное название проекта — «Цветы, плоды, музыкальные инструменты в итальянской живописи эпохи барокко» — точно отражает содержание выставки. Но ключевое в этой фразе — не перечисление изображенного и даже не эпоха, а страна происхождения картин: в отличие от голландского (фламандского) натюрморта итальянская живопись в данном жанре знакома нам плохо и в постоянных экспозициях крупнейших музеев практически не представлена.
Куратор, главный научный сотрудник ГМИИ Виктория Маркова подчеркивает: Пушкинский сделал выставку-открытие, продемонстрировав целый ряд вовсе неизвестных произведений, томившихся в запасниках, и переатрибутировав работы, прежде не попадавшие в поле зрения серьезных исследователей. Поэтому не будет преувеличением сказать, что для широкой публики все 70 экспонатов, разместившихся в главном здании музея на Волхонке, как и имена их создателей, окажутся в новинку.
Исключение — Джузеппе Арчимбольдо, гений экстравагантных композиций, в которых из фруктов и овощей складываются человеческие лица. Еще до нынешних мировых событий, в разгар пандемии ГМИИ анонсировал монографическую ретроспективу Арчимбольдо. Теперь такой проект, увы, по определению невозможен: в российских музеях картин живописца нет вовсе. Но в частных собраниях — есть. И как раз от коллекционера, решившего сохранить анонимность, Пушкинский получил главный экспонат нынешней выставки.
«Мужская голова» — картина с сюрпризом. Если ее перевернуть — увидим корзину с фруктами. Музей, разумеется, показывает произведение в основной ориентации, однако размещает рядом с экспликацией черно-белую фотографию альтернативного вида. Арчимбольдо — это еще даже не барокко, а маньеризм, да еще и в очень индивидуальном воплощении. Поэтому стилевая дистанция между ним и остальными героями выставки огромна. Но, впрочем, было бы ошибкой считать, что прочие картины — это примерно одно и то же, бесконечные вариации нескольких мотивов.
Порядок и хаос
Собственно, одним из открытий для широкой публики может стать осознание того, насколько разным был итальянский натюрморт XVII века. Вот, например, уравновешенные, решенные в сдержанных тонах композиции Карло Маджини. Глядя на «Натюрморт с бутылкой малаги, луком и яйцами», где ровно расставленные стеклянные, глиняные и металлические сосуды занимают большую часть полотна, вспоминаешь чуть ли не Джорджо Моранди или нашего Дмитрия Краснопевцева, модернистов, показавших метафизику жанра. На другом «полюсе» — Бонавентура Беттера: музыкальные инструменты и ноты у него хаотически нагромождены. Кажется, они вот-вот вывалятся за пространство холста. Но в этой почти кубистической избыточности — своя гармония.
Некоторые авторы предпочитали скромную лаконичность, делая акцент на одном или нескольких предметах, скажем, на улове, ожидающем повара, или букете цветов в вазе. Иные превращали в общем-то камерный сюжет в целое пиршество, причем во всех смыслах слова. В масштабной (более 2 м в высоту) работе Христиана Беренца и Карло Маратто «Натюрморт с женщиной, собирающей виноград» на первом плане — стол, который ломится от яств. Взгляд цепляют изображения инжира и тыквы: сочные, пастозные, они «вкусны» сами по себе.
Но центр сюжета — на заднем плане: поза девушки, протягивающей руку за виноградной кистью, невольно заставляет вспомнить «Свободу на баррикадах» Делакруа. Параллель, конечно, случайная и антиисторичная, но неплохо объясняющая природу динамики композиции. Будь жест героини менее энергичным и выразительным, она совсем потерялась бы на фоне избыточности всего остального.
Куда без котиков
Вообще, экспонаты на выставке нередко опровергают стереотип о статичности, бездейственности жанра. Хищный прыжок за добычей совершает кошка на полотне Джузеппе Рекко: вот она уже ухватила за щупальце подвешенного осьминога — и зрителю предстоит вообразить, что же случится дальше. Меньше повезло пушистому гурману на картине Якоба ван да Керкховена: прелестная торговка рыбной лавки уверенным жестом схватила хвостатого вора за шкирку, защищая товар. Прелесть, однако, в том, что далеко не сразу мы замечаем развернувшуюся борьбу. Поначалу внимание привлекают аппетитный осетр и аппетитная же девушка с щедрым декольте. И лишь затем художник уводит наш взгляд в нижний угол композиции, где и происходит самое интересное.
Но если здесь понятен источник беспокойства, то на холсте «Продавец фруктов» неизвестного автора 1610–1620-х причина волнения главного героя, юноши, указывающего то ли на яблоки, то ли на весы, остается загадкой. Драматизм усилен контрастом темного фона и выхваченных светом лица, рук и плодов: фирменный прием Караваджо его последователь использует, может, не очень обоснованно, но эффектно. И интрига добавляет произведению обаяния.
Человеческих изображений на выставке в целом немного, но те, что есть, примечательны. «Пастораль. Фавн и пастушка» Джованни Бенедетто Кастильоне и вовсе с натяжкой может быть отнесена к натюрморту, предметы типа виолы и бубна здесь не более чем реквизит для добродушного сатира и зачарованной им грубоватой селянки. Однако дионисийский сюжет можно воспринять как ключ к жанру в целом. Натюрморт — это про беззаботную радость жизни, изобилие, эпикурейство. И столь любимый живописцами виноград, фигурирующий примерно на каждом втором полотне в экспозиции, конечно, не просто благодатный объект для демонстрации мастерства, но намек на будущее вино, спутник веселья и забытья.
Италия XVII века, как, впрочем, и вся Западная Европа, раздираемая войнами, была не самым спокойным местом для жизни. Неудивительно, что сколь-нибудь состоятельные люди стремились украсить жилища изображениями благополучия, изобилия — сладкими иллюзиями. Живопись оказалась психотерапией. Это же ее качество оказывается востребованным и сегодня. Да, более умиротворяющий проект сложно представить. Но и здесь разомлевший от красоты зритель в конце концов наткнется на жутковатый череп, окруженный драгоценностями и бархатом. Это «Аллегория бренности» кисти Якопо Лигоцци и мастерской. Жизнь прекрасна, но — memento mori, помни о смерти, предупреждают великие. Нам ли не прислушаться к их совету…
